Дела о насильственных исчезновениях в практике Европейского суда по правам человека и Комитета по правам человека ООН: Вопросы приемлемости.

Заголовок: Дела о насильственных исчезновениях в практике Европейского суда по правам человека и Комитета по правам чел Сведения: 2023-01-21 06:42:59

Первым барьером на пути обращений, адресованных Суду или Комитету, становятся требования о соблюдении критериев приемлемости жалоб. В этой связи, рассматривая жалобы о насильственных исчезновениях, органы по защите прав человека сталкиваются с двумя специфическими проблемами. Во-первых, меры, принимающиеся по таким делам на национальном уровне, крайне редко бывают эффективными, если вообще имеют место; во-вторых, подобные нарушения прав человека длятся во времени. В этой связи Суд и Комитет вынуждены разрешать вопросы, связанные с применением процессуальных сроков, а также устанавливать факты в отсутствие достоверных данных, полученных на национальном уровне.

Юрисдикция по критерию времени (ratione temporis).

  1. a) Подход Суда.

В делах, связанных с кипрскими конфликтами, сами события имели место за пределами временных рамок, в отношении которых действует юрисдикция Суда. Суд разъяснил, что тот факт, что лицо исчезло (и умерло либо должно считаться умершим) прежде, чем вступила в силу ЕКПЧ, или прежде, чем обязательная юрисдикция Суда распространилась на отдельное государство, не позволяет Суду разрешать по существу вопросы, связанные с предполагаемым нарушением права на жизнь <37>. Однако процессуальные обязательства государства, вытекающие из факта насильственного исчезновения, продолжают существовать до тех пор, пока местонахождение и судьба исчезнувшего не будут известны - таким образом, они имеют длящийся характер <38>. Суд повторил данные выводы в ряде аналогичных дел, подчеркивая длящийся характер процессуальных нарушений в делах о насильственных исчезновениях <39>.

<37> Cyprus v. Turkey (см. выше). Para. 130.

<38> Varnava and Others v. Turkey (см. выше). Para. 186.

<39>  v. Bosnia-Herzegovina (см. выше). Para. 46; Tashukhadzhiyev v. Russia. N 33251/04, 25 October 2011. Para. 76.

Другим аспектом юрисдикции Суда по критерию ratione temporis в отношении длящихся нарушений является вопрос о том, какой период бездействия заявителей может считаться приемлемым до обращения в Страсбургский суд.

Статья 35 Конвенции устанавливает шестимесячный срок для подачи заявления в Суд. С другой стороны, это ограничение не применяется к длящимся ситуациям, как те, что возникают в результате насильственных исчезновений: при длящемся нарушении временное ограничение начинает течь заново каждый день, и лишь тогда, когда ситуация прекращается, начинается отсчет шестимесячного срока <40>. С другой стороны, Суд также считает, что заявители, обращаясь по поводу нарушенных прав, должны действовать с разумной быстротой, что является необходимым условием сохранения возможности эффективного установления фактов и разбирательства по делу как на европейском, так и на национальном уровне <41>. В упомянутом решении по делу "Варнава и другие", Суд подчеркнул различие, существующее между насильственными смертями и исчезновениями. В последнем случае, если имеет место ситуация безвестности и неопределенности и очевидной неспособности властей расследовать обстоятельства случившегося или даже признаки намеренного сокрытия сведений либо препятствования их выяснению, родственникам пропавших лиц трудно установить обстоятельства исчезновения. Суд сослался и на наличие международного консенсуса относительно того, что процессуальные сроки расследования случаев исчезновений должны быть достаточно длительными, чтобы сделать возможным преследование лиц, виновных в совершении таких преступлений даже спустя многие годы. И наконец, Суд напомнил о том, что принцип субсидиарности требует, чтобы возможность исправить предполагаемые нарушения была предоставлена, прежде всего, национальным властям <42>. Тем не менее, Суд пришел к выводу о том, что жалобы, в которых заявители ссылаются на длящийся характер нарушений, могут быть отклонены как поданные с нарушением сроков обращения в том случае, если имело место "чрезмерное или необъяснимое промедление со стороны заявителей, которым уже было известно или должно было быть известно о том, что расследование не было начато" или что оно стало неэффективным. Суд подчеркнул, что до тех пор, пока между семьями пропавших и властями продолжается продуктивное общение относительно предъявленных жалоб и запросов, присутствуют некие признаки или реалистичные перспективы продвижения расследования, в целом, вопросы, связанные с необоснованной задержкой с обращением в ЕСПЧ, подниматься не будут. Однако даже в сложных делах о насильственных исчезновениях, вытекающих из международных конфликтов, период, превышающий десять лет, должен быть обоснован наличием "продолжающегося и конкретного" прогресса, достигнутого в рамках текущего расследования <43>. В деле Варнава, ввиду затянувшихся национальных и международных процессов по урегулированию конфликта, было признано, что обращение заявителей с жалобой в 1990 году не было сопряжено с нарушением сроков.

<40> Varnava and Others v. Turkey. Para. 159.

<41> Там же. Para. 161.

<42> Там же. Para. 162 - 164.

<43> Varnava and Others v. Turkey. Para. 166.

Постановления, в которых Суд приходил к выводу о том, что заявителем были нарушены сроки обращения и, следовательно, жалоба была неприемлемой, крайне редки <44>, и до недавнего времени все они были приняты до разъяснений, данных Большой Палатой в 2009 году по делу Варнава. В 2012 году практика Суда в этом отношении была обогащена делами, касавшимися исчезновений на юго-востоке Турции в 90-х годах XX в. Суд подтвердил разумность десятилетнего срока по делам о насильственных исчезновениях, о котором говорилось в решении по делу Варнава, при этом вновь подчеркнул важность продолжающегося общения между семьями и властями в этот период, а также существование постоянного, пусть и "периодически прерывающегося" расследования <45>. Применяя те же принципы, Суд объявил неприемлемой жалобу, которая была подана заявителями с задержкой в 11 лет, причем в данном случае на протяжении длительного времени не имелось никаких признаков, которые могли позволить им полагать, что расследование могло быть эффективным <46>.

<44> ECtHR. Karabardak and Others v. Cyprus and Baybora and Others v. Cyprus. Decisions of 22 October 2002. Applications N 76575/01, 77116/01.

<45> ECtHR. Er and Others v. Turkey. Judgment of 31 Jule 2012. Application N 23016/04. Para. 60.

<46> ECtHR.  and Others v. Turkey. Decision of 10 July 2012. Application N 21099/06. Similar: ECtHR. Findik v. Turkey, Omer v. Turkey,  and Duman v. Turkey. Decisions of 9 October 2012. Applications N 33898/11, 35798/11, 40787/10.

  1. b) Подход Комитета.

КПЧ рассмотрел несколько обращений, по которым он вынужден был принимать решения относительно приемлемости по критерию ratione temporis, поскольку исчезновения, о которых шла речь в этих жалобах, имели место прежде, чем Международный пакт о гражданских и политических правах (далее - МПГПП) и Первый Факультативный протокол к нему (далее - "ФП") вступили в силу в отношении соответствующих государств. Представляется, что в своих ранних соображениях, КПЧ придерживался схожей с ЕСПЧ позиции относительно "неотделимой природы" обязательств по расследованию случаев исчезновений даже тогда, когда события имели место до ратификации соответствующих международных соглашений. Например, в деле "Блейер против Уругвая", решение по которому было принято в 1982 году, Комитет призвал Правительство "принять эффективные шаги к установлению того, что произошло с Эдуардом Блейером, начиная с октября 1975 года (то есть прежде, чем ФП вступил в силу в отношении Уругвая, что произошло 23 марта 1976 года), привлечь к ответственности любых лиц, в отношении которых будет установлено, что они ответственны за его смерть, исчезновение и жестокое обращение с ним, а также выплатить компенсацию ему или его семье за все виды причиненного ему ущерба" <47>. В делах "Елена Кинтерос Альмейда против Уругвая" <48> в 1983 году и "Эль-Мегрейси против Ливийской Арабской Джамахирии" <49> в 1994 году Комитет вынес аналогичные решения. В более поздних постановлениях Комитет отошел от своей либеральной позиции в отношении вопроса о том, соответствует ли жалоба критерию ratione temporis. Наиболее выдающимся примером в этом отношении является дело "Сифуентес Эльгуета против Чили" 2009 года. Ратифицировав ФП, Чили издало декларацию, которой государство признало компетенцию КПЧ по рассмотрению индивидуальных жалоб только "в отношении событий, произошедших после вступления в силу Факультативного протокола для данного государства (28 августа 1992 года), или, в любом случае, событий, имевших место после 11 марта 1990 года" <50>. Разрешая это дело, Комитет пришел к выводу о том, что ключевые события, являющиеся признаками насильственных исчезновений, - лишение жертвы свободы и последующий отказ в предоставлении информации о ее местонахождении - произошли до вступления в силу ФП в отношении Чили, и согласился с декларацией Чили относительно критерия приемлемости ratione temporis <51>. Тем не менее, Комитет несколько противоречиво признал насильственные исчезновения длящимся правонарушением <52>. Отметим, что данное Постановление сопровождалось особыми мнениями двух членов Комитета, которые, во-первых, пришли к выводу о том, что чилийская декларация не соответствует целям и задачам ФП, что по этой причине она не является юридически действительной "декларацией" или резервацией и что нарушения, вытекающие из длящегося нарушения, коим является насильственное исчезновение, следовательно, могут быть предметом рассмотрения КПЧ <53>. Во-вторых, они отметили, что право жертв на установление истины, которое вытекает из различных статей МПГПП, а также из обязательств государств тщательно расследовать случаи насильственных исчезновений, были нарушены Чили, несмотря на тот факт, что исчезновение как таковое произошло до того, как ФП вступил в силу в отношении этого государства 28 августа 1992 года. Аналогичным образом КПЧ отклонил по причине несоответствия критерию ratione temporis ряд других жалоб, поданных против Чили <54> и Аргентины <55>.

<47> Сравни с соображениями по делу HRCee. Almeida de Quinteros et al v. Uruguay. Communication N 107/1981 of 21 July 1983. Para. 16.

<48> Там же.

<49> HRCee. El Megreisi v. Libya (см. выше). Para. 51.

<50> Цитата из: HRCee. Cifuentes Elgueta v. Chile (см. выше 36). Para. 64. Необходимо отметить, что военный режим генерала Аугусто Пиночета был заменен демократическим правительством 11 марта 1990 года (HRCee. Fourth periodic reports of States Parties due in 1994 Chile CCPR/C/95/Add 11 (State Party Report) 6 October 1997. Para. 12).

<51> HRCee. Cifuentes Elgueta v. Chile. Para. 85.

<52> Там же.

<53> Особое мнение Хелен Келлер и Фабиана Омара Сальвиоли по делу Сифуэнтес Эльгуета против Чили (см. выше). П. 8.

<54> См., например: HRCee.  inostroza et al. v. Chile, Vargas Vargas v. Chile, а также Yurich v. Chile (см. выше). Относительно последнего Постановления см. также особые мнения пяти членов Комитета, в которых решение о неприемлемости жалобы по критерию ratione temporis было подвергнуто критике.

<55> HRCee. S.E. et al. v. Argentina and R. A. V. N. et al. v. Argentina (см. выше). Дети авторов обоих сообщений исчезли в 1976 году. В 1986 году законодательный орган Аргентины принял закон об амнистии. Заявители полагали, что это закон лишил их эффективных средств правовой защиты и возможности возобновить расследование по фактам исчезновений. КПЧ постановил, что он не может рассматривать жалобы, связанные с событиями, которые имели место прежде, чем МПГПП вступил в силу в отношении Аргентины, но затем Комитет изучил вопрос о том, имелись ли какие-либо нарушения, в частности, статьи 2 (3) (эффективное средство правовой защиты), за пределами этой даты. Как бы то ни было, он пришел к выводу, что такие нарушения отсутствовали, поскольку данная статья не может применяться изолированно, а нарушения иных прав, которые могли бы потенциально быть заявлены в связке с статьей 2 (3), имели место до вступления в силу МПГПП.

Статус жертвы (locus standi).

  1. a) Подход Суда.

Подход Суда к статусу жертвы в делах о насильственных исчезновениях отличается в зависимости от того, идет ли речь о нарушении статьи 2 (право на жизнь) или статьи 3 (запрет пыток, бесчеловечного и унижающего достоинство обращения) Конвенции. Согласно статье 2, близкие родственники жертвы считаются непрямыми (косвенными) жертвами нарушения, и как таковые они могут обратиться в Суд с жалобой по поводу смерти (или, в некоторых случаях, использования потенциально смертельной силы <56>). Статус жертвы определяется характером отношений между заявителем и погибшим или пропавшим без вести, а именно - родственными связями. Суд традиционно занимал либеральную позицию относительно жалоб, подававшихся родственниками, не являвшимися непосредственно членами семьи жертвы. Таким образом, Суд не только признавал жертвами нарушения статьи 2 Конвенции родителей, супругов, детей и братьев или сестер жертв, но так же дядьев и тетей, внуков и родственников со стороны супругов жертв, в особенности, если не поступало возражений со стороны правительства <57>. Степень родства выходит на передний план, когда речь заходит о возмещении морального ущерба. Нельзя, однако, исключить, что в будущем Суд может оказаться вынужденным разрешать вопрос о том, может ли лицо быть признано жертвой в смысле статьи 3 Конвенции, учитывая удаленность степени родства. Суд применяет ограничительный подход, когда речь идет о моральных страданиях, причиненных членам семьи пропавшего лица. Это различие объясняется главным образом, обоснованием такого рода жалоб предполагаемым нарушением статьи 3, когда речь идет не о серьезном нарушении прав человека в отношении пропавшего лица как такового, а о том, каким было отношение властей к событию исчезновения. В подобных случаях учитываются степень родства, специфические обстоятельства взаимоотношений, были ли заявители свидетелями трагических событий, участвовали ли они в поисках пропавшего. В этой связи немаловажным является вопрос о том, могут ли заявители, близкие родственники которых (обычно их отцы) были похищены, когда первые были малолетними детьми, рассматриваться как жертвы нарушения статьи 3. Практика Суда по этому вопросу неоднозначна, и существуют примеры, когда вопрос о статусе жертв в отношении таких заявителей не поднимался. В ряде "чеченских" дел Суд отказывался включить очень маленьких детей пропавших лиц в категорию жертв бесчеловечного обращения в смысле статьи 3 Конвенции <58>. Признавая, что то, что они воспитывались в отсутствие отцов, должно было быть для них причиной для постоянных переживаний, Суд счел, что эти страдания не были настолько интенсивными, чтобы подпадать под действие статьи 3 Конвенции. В то же время в ряде дел такое различие Судом проведено не было <59>. Такая практика была подвергнута критике как слишком формальная, не соответствующая изменениям в международном праве и даже равносильная "повторной виктимизации" <60>. Авторы согласны с тем, что эта критика имеет под собой некоторые основания, принимая во внимание то влияние, которое оказывает насильственное исчезновение на семью в целом, а также особый акцент на защиту прав родственников, который сделан в специализированном инструменте - МКНИ. Нарушение "права на установление истины" родственников пропавших лиц на основании Европейской конвенции компенсировалось путем соответствующего толкования Судом статьи 3. Поскольку Суд не рассматривает дела о насильственных исчезновениях с точки зрения соблюдения статьи 8 Конвенции (защита права на семейную жизнь), чрезмерно ограничительное толкование статуса жертвы по статье 3 не представляется достаточно обоснованным.

<56> ECtHR.  v. Turkey. Judgment of 2 September 1998. Application N 22495/93, 2 September 1998. Reports 1998-VI. Para. 100.

<57> См., напр., ECtHR. Isayeva v. Russia. Judgment of 24 February 2005. Application N 57950/00. Para. 201; ECtHR. Estamirov and Others v. Russia. Judgment of 12 October 2006. Application N 60272/00. Para. 131.

<58> ECtHR. Taymuskhanovy v. Russia. Judgment of 16 December 2010. Application N 11528/07. Para. 122 and ECtHR. Musikhanova and Others v. Russia. Judgment of 4 December 208. Application N 27243/03. Para. 81.

<59> ECtHR. Sasita Israilova and Others v. Russia. Judgment of 28 October 2010. Application N 35079/04. Para. 122 and EctHR. Abayeva and Others v. Russia. Judgment of 8 April 2010. Application N 37542/05. Para. 114.

<60> Ott, L., Enforced Disappearance m International Law (Intersentia, 2011). P. 98; Feldman T., Indirect Victims, Direct Injury, Recognising Relatives as Victims under the European Human Rights System. European Human Rights Law Review. N 1 (2009). P. 50ff, 61 f.

  1. b) Подход Комитета.

За исключением немногочисленных ранних постановлений Комитета, в которых он не рассматривал вопрос о том, были ли права заявителя и/или других членов семьи нарушены вследствие исчезновения <61>, КПЧ, как представляется, следует схожему подходу, решая вопрос о признании членов семьи пропавших лиц жертвами нарушения прав на основании статьи 7 (защита от пыток) <62>. В разных Постановлениях он признавал жертвами родителей <63>, детей <64>, братьев/сестер <65>, супругов <66>, тетей и дядьев <67>, внуков <68> и даже двоюродных братьев и сестер <69> пропавших лиц. Комитет обосновывал это теми страданиями и стрессом, которые причиняет членам семьи насильственное исчезновение и которые зачастую усугубляются недостаточными усилиями властей по расследованию случаев исчезновений и выяснению судьбы пропавшего лица, а также привлечению виновных к ответственности <70>. Тем не менее, не совсем ясно, до какой степени Комитет принимает во внимание контекст исчезновения, когда принимает решение о присвоении статуса жертвы близким членам семьи пропавшего. Во многих постановлениях Комитет просто упоминает "страдания и стресс" <71>, которые причиняются родственникам исчезнувшего человека. В некоторых соображениях Комитет уделяет больше внимания специфическим обстоятельствам дела. Например, в деле "Амиров против Российской Федерации" он отметил, что:

<61> См., например, HRCee. Laureano Atachahua v. Peru и Mojica v. Dominican Republic (см. выше).

<62> В отношении членов семьи исчезнувшего лица Комитет обычно признает нарушение только статьи 7. Исключением было Постановление по делу Альмейда де Кинтерос против Уругвая (см. выше 51), пункт 14, где Комитет приходит к выводу о том, что заявительница (мать исчезнувшего) также является жертвой нарушения прав по статьям 9 и 10 (в дополнение к статье 7).

<63> См., например: HRCee. El Abani v. Libya, Boucherf v. Algeria (см. выше). Para. 97.

<64> См., например: HRCee, Zarzi v. Algeria. П. 8.

<65> См., например: HRCee. El Abani v. Libya. П. 7.5.

<66> См., например: HRCee. Boursoual v. Algeria. П. 9.8; Zarzi v. Algeria. п. 8, см.; Amirov v. Russian Federation. П. 11.7 (см. выше).

<67> HRCee. Benaziza v. Algeria. П. 10.

<68> Там же.

<69> HRCee. Bashasha v. Libya. Para. 7.5.

<70> См., например: HRCee. Zarzi v. Algeria. П. 7.6; Boucherf v. Algeria. п. 9.7; Sarma v. Sri Lanka. п. 9.5; Madoui v. Algeria. П. 7.5, Aboussedra v. Libya. П. 7.5 (см. выше).

<71> См., например: HRCee. Madoui v. Algeria. П. 7.5 и Boucherf v. Algeria. П. 9.7 (см. выше).

"Не желая перечислять все обстоятельства косвенной виктимизации, Комитет полагает, что неисполнение Государством своих обязанностей по расследованию и выяснению обстоятельств, при которых пострадала прямая жертва, обычно является одним из таких факторов. Иногда речь идет о дополнительных условиях. Комитет отмечает, при каких ужасающих обстоятельствах Заявитель обнаружил обезображенные останки своей жены, что было подтверждено должностными лицами (...), после чего последовали медлительные и нерегулярные действия по расследованию обстоятельств, приведших к вышеуказанным выводам о нарушении прав, предусмотренных статьями 6 и 7, во взаимосвязи с частью 3 статьи 2" <72>.

<72> HRCee. Amirov v. Russian Federation (см. выше 36). П. 11.7.

В качестве еще одного примера может выступить дело "Али Башаша и Хусейн Башаша против Ливийской Арабской Джамахирии", в котором Комитет признал заявителей жертвами, приняв во внимание их близкие взаимоотношения с пропавшим двоюродным братом. Один из заявителей сообщил, что проживал совместно со своим младшим двоюродным братом на протяжении нескольких лет, предшествовавших его исчезновению, и что он фактически заменял пропавшему отца <73>. Подавляющее большинство жалоб, касающихся исчезновений, подаются от имени близких членов семьи, например, детей, родителей, братьев или сестер пропавших.

<73> HRCee. Bashasha v. Libya (см. выше 28). П. 2.1 и 7.5.

Сравнительные результаты.

В отличие от ЕСПЧ, КПЧ не был полностью последовательным в своем подходе к решению вопроса о своей юрисдикции по критерию ratione temporis. В последнее время большинство членов Комитета, как представляется, пришло к тому мнению, что приемлемость жалобы по данному критерию зависит от времени, когда произошло похищение как таковое, а не определяется длящейся неэффективностью расследования или же страданиями близких родственников жертвы, которые берет за основу Суд. В свою очередь, доводы, на которых основываются особые мнения членов Комитета, схожи с общим подходом к этому вопросу, принятому ЕСПЧ, в частности, в приведенных выше решениях по делам Варнава и Палич. МПГПП не содержит указаний о сроках обращения с жалобой, поэтому позиция Суда, в соответствии с которой даже в случаях длящихся нарушений заявителям не следует медлить с подачей жалобы в международную инстанцию без серьезных на то оснований, формально не может быть принята Комитетом.

Когда речь идет о статусе жертвы, можно утверждать, что подход Суда относительно круга лиц, которые могут быть отнесены к непрямым (косвенным) жертвам в делах о насильственных исчезновениях, в частности, в отношении малолетних детей, рожденных в семьях исчезнувших лиц (большинство из которых - дети пропавших без вести отцов), более ограничительный, чем у Комитета.

© 2011-2018 Юридическая помощь в составлении жалоб в Европейский суд по правам человека. Юрист (представитель) ЕСПЧ.