Рассмотрим подходы двух международных институтов к рассмотрению жалоб, касающихся насильственных исчезновений. проводя параллели и указывая различия в деятельности Европейского суда и КПЧ, авторы анализируют жалобы такого рода, поступающие в эти институты, сравнивают инструментарий по установлению спорных фактов, критерии приемлемости, применение отдельных статей Европейской конвенции по правам человека и Международного пакта о гражданских и политических правах к насильственным исчезновениям, проблемы исполнения решений межгосударственных органов в этой сфере.
Международное гуманитарное право и международное уголовное право рассматривают преступление насильственного исчезновения как деяние, состоящее из трех элементов: ареста или задержания лица представителями государства или лицами, действующими при поддержке либо с молчаливого согласия последнего, отказа в признании факта задержания или в предоставлении информации о судьбе задержанного, и, вследствие этого, выведения лица из сферы действия правовой защиты <1>. Это сложное явление, которое влияет как на жертву, так и на ее семью.
<1> Статья 7(1)(i) Римского статута Международного уголовного суда от 17 июля 1998 года (URL: http://www.un.org/ru/law/ icc/rome_statute(r).pdf (дата обращения: 08.10.2013)) и Международная конвенция для защиты всех лиц от насильственных исчезновений от 20 декабря 2006 года (URL: http://www.un.org/ru/documents/ decl_conv/conventions/disappearance.shtml) содержат схожие определения насильственного исчезновения. МКНИ была ратифицирована 40 государствами (по состоянию на 20 октября 2013 года) и вступила в силу 23 декабря 2010 года. Сравнимые определения насильственного исчезновения можно найти в других региональных и национальных документах. См., например, Статью II Межамериканской конвенции о насильственных исчезновениях лиц от 9 июня 1994 года (Inter-American Convention on Forced Disappearance of Persons, URL: http://www.oas.org/juridico/ english/treaties/a-60.html (дата обращения: 08.10.2013)), а также Уголовный кодекс Боснии и Герцеговины, принятый в 2000 году, статья 172 (пункт 2). URL: http://www.iccnow.org/ documents/criminal-code-of-bih.pdf (дата обращения: 08.10.2013).
Статья 5 Международной конвенции для защиты всех лиц от насильственных исчезновений (далее - "МКНИ"), принятой ООН, а также Статья 7 Римского статута Международного уголовного суда <2> описывают широко распространенную или систематическую практику насильственных исчезновений как преступление против человечности.
<2> Римский статут Международного уголовного суда. Article 7(1)(i).
Правовое определение насильственного исчезновения, содержащееся в этих документах, является относительно новым, но международный запрет на действия, по своей сути представлявшие вышеописанное деяние, имеет гораздо более длительную историю. Некоторые исследователи относят его возникновение к гуманитарному праву, которое защищало "права семей" в ситуации вооруженных конфликтов. Обращаясь к решениям Международного военного трибунала (далее - МВТ) в Нюрнберге в отношении так называемой программы "Ночь и туман", принятой Третьим рейхом, - наиболее раннего случая использования насильственных исчезновений как части официальной государственной политики <3> - Б. Финукейн утверждает, что уже во время Второй мировой войны "деяния, по существу представляющие собой насильственное исчезновение, были запрещены нормами обычного права, действующими в военное время, и рассматривались как военное преступление, за которое предусматривалась индивидуальная уголовная ответственность" <4>. Практика Международного трибунала по бывшей Югославии (далее - МТБЮ) и Палаты по военным преступлениям в Боснии и Герцеговине представляет весомые доказательства в поддержку этого аргумента.
<3> Программа "Ночь и туман", основанная на секретных директивах 1941 года, представляла собой политику, применявшуюся к "любым лицам, представлявшим собой угрозу германской безопасности" на оккупированных территориях. Узники тайно транспортировались в Германию и исчезали без следа. Семьи и друзья пропавших лиц не могли получить никакой информации о местонахождении последних или их судьбе. Позднее были обнаружены сведения, в которых упоминались лишь имена жертв и акроним N N (Nacht und Nebel), места их захоронения не регистрировались.
<4> Finucane B. Enforced Disappearances as a Crime Under International Law. Yale Journal of International Law. Vol. 35. Issue I. 2009. P. 171, 175.
Отсутствие единого правового определения насильственного исчезновения на протяжении многих десятилетий не препятствовало международным органам по защите прав человека разбирать этот феномен. Они рассматривали его как сложное деяние, охватывающее несколько нарушений прав человека. Наиболее значительной в этом отношении, а также хорошо знакомой авторам данной статьи в свете их профессионального опыта является юриспруденция Комитета по правам человека ООН (далее - КПЧ, Комитет) и Европейского суда по правам человека (далее - ЕСПЧ, Суд). Основываясь на классическом подходе к правам человека, эти два органа выработали обширную практику, которая, без сомнений, способствовала к концу 90-х годов XX века всеобщему признанию насильственного исчезновения преступлением в понимании обычного международного права и стала фундаментом для последующего принятия МКНИ <5>. Может показаться парадоксальным, что эти органы, зависящие от сотрудничества государств и обладающие относительно скромными возможностями для проведения собственных расследований, часто оказывались на переднем крае работы с насильственными исчезновениями, одними из самых тяжких нарушений прав человека. В данной статье приводится анализ практики ЕСПЧ и КПЧ с точки зрения общих черт и отличий подходов этих двух органов к проблеме насильственных исчезновений.
<5> Авторы признают важную роль юриспруденции Межамериканского суда по правам человека по данному вопросу, однако в рамках данной статьи они проводят сравнение только между подходами к проблеме, принятыми в рамках европейской системы защиты прав человека и системы ООН.
К сожалению, насильственные исчезновения - явление, которое продолжает существовать в наши дни. Многочисленные решения международных органов по делам, затрагивающим подобные нарушения, а также недавнее вступление в силу специальной Конвенции по данной проблеме, свидетельствуют о его сохраняющейся актуальности. Продолжаются оживленные дискуссии относительно достаточности существующего международного регулирования по данному вопросу <6>.
<6> См., например, недавнюю Рекомендацию N 1995 (2012 год) Парламентской Ассамблеи Совета Европы (ПАСЕ), озаглавленную "Международная конвенция ООН для защиты всех лиц от насильственных исчезновений", в которой ПАСЕ не только призывает государства-члены Совета Европы ратифицировать МКНИ, но и подчеркивает, что ряд правовых проблем не был решен в рамках МКНИ, и рекомендует принять более полный европейский правовой инструмент.
На протяжении последних 15 лет Европейский суд сформировал значительную судебную практику по делам о насильственных исчезновениях, которые явно выходят за пределы традиционной "правоприменительной" парадигмы Конвенции. Тем не менее, основная проблема - реализация постановлений Суда - далека от своего разрешения. Практика Комитета по делам, связанным с серьезными нарушениями прав человека, также достаточно богата. Это, вне всякого сомнения, является одним из важнейших достижений в развитии международных норм и принципов в области прав человека со времен Второй мировой войны.
Практика и Суда, и Комитета демонстрирует, с одной стороны, что международные органы по защите прав человека играют исключительно важную роль в делах о насильственных исчезновениях. Благодаря своей независимости, как Суд, так и Комитет способны признать наличие проблем и защитить права лиц, ставших жертвами самых серьезных нарушений прав человека, в тех случаях, когда национальные механизмы оказались абсолютно неэффективными. С другой стороны, полномочия и влияние международных органов ограничены. В частности, систематическое неисполнение государствами-участниками Конвенции указаний Суда о реализации мер, не связанных с возмещением ущерба, демонстрирует, что в делах о насильственных исчезновениях признание проблем, существовавших в прошлом, практически невозможно в отсутствие четкой политической воли. В этой ситуации органы по защите прав человека, наряду с другими участниками, оказываются вовлеченными в более масштабные процессы, движимые силами гражданского общества и его представителей, а также индивидуальных заявителей, организаций, занимающихся правами человека, и НПО.
Сравнение практики КПЧ и ЕСПЧ демонстрирует не только явные признаки географического "разделения труда", существующего между ними, но также и некоторое отличие в подходах: например, когда речь идет о применении критерия ratione temporis при разрешении вопроса о действии соответствующих гарантий во времени, а также при разрешении вопроса о предполагаемом нарушении запрета пыток. Что касается первого, подход Суда является, безусловно, более либеральным и благоприятствующим по отношению к правам человека; что же касается последнего, подход Комитета представляется более широким.
Расхождения в практике двух органов по защите прав человека не являются проблемой сами по себе. Различные подходы к существующим проблемам стимулируют их активное обсуждение. Только опыт, полученный в ходе применения Пакта и Конвенции, может показать, насколько тот или иной подход оправдан. И наконец, этот разнообразный опыт может помочь Комитету по насильственным исчезновениям в решении проблем, связанных с толкованием и применением Международной конвенции для защиты всех лиц от насильственных исчезновений (МКНИ).
Тем не менее, некоторые расхождения могут оказать негативное влияние на защиту прав человека, ставя под сомнение авторитетность толкования определенных гарантий. Это нежелательное последствие, поскольку представляется, что в области столь тяжких нарушений прав человека международные органы должны, насколько это возможно, выступать с общих позиций. Таким образом, многое говорит в пользу необходимости в будущем поиска согласования отличающихся подходов, по крайней мере, при отсутствии серьезных причин, заложенных в Конвенции или Пакте.