Постановление ЕСПЧ от 23 июня 2020 года по делу "ООО "Флавус" и другие (OOO Flavus and Others) против Российской Федерации" (жалоба N 12468/15 и другие жалобы).
В 2015 году заявителям была оказана помощь в подготовке жалоб. Впоследствии жалобы были объединены и коммуницированы Российской Федерации.
По делу успешно рассмотрены жалобы на необоснованную полную блокировку оппозиционных онлайн-ресурсов в нарушение требования о точном указании на запрещенный контент. По делу допущено нарушение статьи 10 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, а также статьи 13 Конвенции во взаимосвязи со статьей 10 Конвенции, поскольку суды РФ не рассмотрели жалобу по существу и вопрос о том, были ли последствия блокировки сайтов заявителей необходимыми и соразмерными.
ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА
Сайты заявителей, владельцев онлайн-ресурсов, где публиковались статьи, мнения и исследования оппозиционных политиков, журналистов и экспертов, многие из которых содержали критику в отношении властей Российской Федерации, были заблокированы на основании того, что некоторые из их интернет-страниц содержали запрещенный контент.
ВОПРОСЫ ПРАВА
По поводу соблюдения статьи 10 Конвенции. Оспариваемая мера представляла собой "вмешательство со стороны публичных властей" в право получать и распространять информацию. В деле заявителей вопросы о соблюдении закона и наличии правомерной цели не могли рассматриваться отдельно от вопроса о том, было ли вмешательство "необходимо в демократическом обществе". В связи с этим Европейский Суд рассмотрел их совместно.
Доступ к онлайн-ресурсам заявителей был заблокирован в соответствии со статьей 15.3 Федерального закона Российской Федерации от 27 июля 2006 г. N 149-ФЗ "Об информации, информационных технологиях и о защите информации" (далее - Закон об информации). Данное положение наделяло Генерального прокурора или его заместителей полномочием требовать блокировки трех категорий контента, в том числе призывов к массовым беспорядкам или участию в массовых (публичных) мероприятиях, проводимых с нарушением установленного порядка. Часть 2 статьи 15.3 Закона об информации устанавливала требования в отношении содержания извещения Роскомнадзора, в котором должны были быть указаны, среди прочего, URL веб-страницы для идентификации запрещенного контента. Извещения, которые Роскомнадзор направлял на практике, не соответствовали данному требованию, поскольку в них было указано все доменное имя сайта, а не вызывающая вопросы интернет-страница. Это не только не соответствовало требованию о том, что информация, предоставленная Роскомнадзором, должна была позволять идентифицировать контент, подлежавший удалению, но и лишало заявителей возможности устранить предполагаемое нарушение путем удаления запрещенного контента. Не указывая URL интернет-страниц, которые вызывали вопросы, власти Российской Федерации действовали произвольно, что не позволило заявителям сделать информированный выбор между удалением или изменением соответствующего контента и выдвижением юридических возражений против требования Генерального прокурора со ссылкой на конкретные интернет-страницы.
Два сайта были привлечены к ответственности за то, что на них содержались материалы с одобрительными отзывами о протестах и публичных выступлениях в поддержку обвиняемых по Болотному делу. Генеральный прокурор истолковал данные статьи как призывы к участию в неразрешенных публичных мероприятиях. Европейский Суд ранее установил, что понятие "публичные мероприятия, проводимые с нарушением установленного порядка", использованное в статье 15.3 Закона об информации, было чрезмерно широким и что Генеральный прокурор ссылался на это основание применительно к контенту, в котором не содержалось таких призывов.
Онлайн-ресурсы заявителей рассказывали о ходе производства по Болотному делу и о проводимых полицией задержаниях в соответствии с журналистской обязанностью информировать общественность по вопросам, представляющим общий интерес, и отражать различные точки зрения, в том числе такие, которые содержат критику официальной политики. В требовании Генерального прокурора о блокировке не было указано, в какой части публикаций упоминались запланированные публичные мероприятия, разрешенные или нет, и в какой части содержались призывы к участию в них. Выражение поддержки людей, которые были привлечены к судебному разбирательству в связи событиями на Болотной площади или которые нашли способ выразить солидарность с обвиняемыми, не могло рассматриваться как призыв к проведению запрещенных публичных мероприятий. Напомнив, что выражение мнения по вопросам, представляющим общественный интерес, заслуживает сильной защиты, Европейский Суд счел, что толкование Генерального прокурора не имело фактических оснований и потому было произвольным и явно неразумным.
Генеральный прокурор также утверждал, что на одном из сайтов было воспроизведено изображение памфлета, призывавшего жителей Крыма к совершению "незаконных действий". Генеральный прокурор не уточнил, каков был характер предположительно незаконных действий, какие элементы делали их незаконными или что/кто наделял его полномочием определять, какие действия лиц, не являющихся гражданами Российской Федерации и проживавших за пределами юрисдикции Российской Федерации, должны были считаться незаконными. В любом случае общее понятие "незаконные действия" не относилось к какой-либо из трех категорий запрещенного контента, указанных в статье 15.3 Закона об информации. Следовательно, требование Генерального прокурора в отношении данного контента не имело под собой правовых оснований.
В той степени, в какой вмешательство было направлено на контент, который считался запрещенным, в соответствии со статьей 15.3 Закона об информации, оно нарушало установленный законодательством Российской Федерации порядок и требование законности. Однако в той степени, в какой Генеральной прокурор требовал, а Роскомнадзор применил блокировку сайтов заявителей, Европейский Суд продолжил рассмотрение дела, чтобы установить, преследовала ли блокировка доступа ко всем сайтам правомерную цель, и могла ли она считаться "необходимой в демократическом обществе".
Полная блокировка доступа ко всему сайту была крайней мерой, сравнимой с запретом газеты или телевизионного канала. Такая мера намеренно игнорировала различие между разрешенной и запрещенной информацией, которая могла содержаться на сайте и делала недоступным большое количество контента, не являвшегося запрещенным. Блокировка доступа ко всему сайту на практике приводила к расширению сферы действия решения о блокировке, применявшегося в результате не только к запрещенному материалу, на который решение было изначально нацелено, но и к большому количеству другого контента.
Решение о том, что контент сайтов был запрещенным, было принято в деле заявителей на сомнительных основаниях или явно произвольно. Однако, даже если были исключительные обстоятельства, оправдывающие блокировку запрещенного контента, блокировка доступа ко всему сайту сама по себе требовала обоснований, отдельных и отличных от тех, которые лежали в основе изначального решения в отношении запрещенного контента, и со ссылкой на критерии, установленные и применяемые Европейским Судом в соответствии со статьей 10 Конвенции. Блокировка доступа к разрешенному контенту никогда не может являться автоматическим последствием другой, более ограниченной блокировки таким образом, каким статья 15.3 Закона об информации позволяла властям распространять ограниченное требование блокировки на весь сайт. Любая неизбирательная блокировка, которая касается разрешенного контента веб-сайтов, является произвольным вмешательством в права владельцев таких сайтов. Власти Российской Федерации не представили каких-либо обоснований для решения о блокировке всех сайтов полностью. Они не объяснили, какой правомерной цели или насущной общественной необходимости пытались достичь власти Российской Федерации путем блокирования доступа к онлайн-ресурсам заявителей. Утверждение заявителей о том, что истинной целью властей Российской Федерации было подавление доступа к оппозиционным ресурсам, вызывало серьезную озабоченность. При отсутствии какого-либо обоснования полной блокировки сайтов заявителей Европейский Суд постановил, что решения о данной блокировке не преследовали какой-либо правомерной цели.
Блокировка до вынесения судебного решения по поводу законности публикации контента представляла собой предварительное ограничение публикаций. Опасность, которую представляют подобные предварительные ограничения, такова, что требует наиболее тщательного надзора со стороны Европейского Суда и может быть оправдана только при исключительных обстоятельствах. Это тем более верно, когда речь идет о прессе, поскольку новости являются скоропортящимся товаром, и задержка их публикации даже на короткий срок может лишить их всякой ценности и интереса. В случаях предварительных ограничений деятельности новостных ресурсов нормативная база должна обеспечивать как строгий контроль в отношении сферы действия запретов, так и эффективный и соответствующий Конвенции судебный пересмотр.
Законодательство Российской Федерации не предоставляло владельцам онлайн-ресурсов, как заявители в настоящем деле, каких-либо процессуальных гарантий, способных защитить их от произвольного вмешательства, основанного на статье 15.3 Закона об информации. Законодательство Российской Федерации не требовало какой-либо формы участия владельца сайта (заявителя) в производстве по вопросу о блокировке. И изначальное решение Генерального прокурора, и приказы Роскомнадзора по его применению были вынесены без предварительного уведомления сторон, права и интересы которых могли быть затронуты. Закон об информации не требовал от властей проведения оценки последствий блокировки до их применения или обоснования того, почему решение о блокировке должно было быть исполнено срочно и немедленно, без предоставления заинтересованным сторонам возможности обратиться в суд. Блокировка не была разрешена судом или иным независимым органом по урегулированию споров, который предоставлял бы заинтересованным сторонам форум, где они могли бы быть заслушаны.
Закон об информации не требовал от властей обоснования необходимости и соразмерности вмешательства в право на свободу выражения мнения онлайн или рассмотрения вопроса о том, мог ли быть тот же результат достигнут менее строгими мерами. Он также не требовал от властей проверки того, была ли блокировка направлена лишь на запрещенный контент, и не имела ли она произвольных и чрезмерных последствий, в том числе связанных с блокировкой всего сайта.
Что касается требования гласности, Закон об информации не предусматривал направления требования о блокировке, указанного в статье 15.3 того закона, владельцам соответствующих сайтов. Заявителям не было известно об основаниях требования о блокировке вплоть до того момента, как доступ к их сайтам был заблокирован, и они обратились в суд.
Наконец, что касается производства, инициированного заявителями с целью оспаривания блокировки, Европейский Суд ранее установил, что широта дискреционных полномочий, предусмотренных статьей 15.3 Закона об информации, была такой, что, возможно, было бы трудно, если не невозможно, оспорить блокировку сайтов в судебном порядке. Ничто не указывало на то, что суды, рассматривавшие жалобы, старались сопоставить различные затронутые в деле интересы, в частности, путем оценки необходимости полной блокировки доступа к сайтам. Данный недостаток был следствием того, что суды государства-ответчика не применили Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 27 июня 2013 г. N 21, в соответствии с которым они были обязаны принимать во внимание положения Конвенции в ее толковании Европейским Судом. При вынесении решения суды ограничились констатацией того, что Генеральный прокурор и Роскомнадзор осуществили дискреционные полномочия, предоставленные им законодательством Российской Федерации. Однако судебный пересмотр, соответствующий Конвенции, должен принимать во внимание, среди прочего, тот факт, что блокировка, в результате которой большие объемы разрешенной информации стали недоступны, существенно ограничивала права владельца сайта и пользователей Интернета и приводила к иным серьезным последствиям.
Вмешательство, связанное с применением процедуры, предусмотренной статьей 15.3 Закона об информации, имело чрезмерные и произвольные последствия, а законодательство Российской Федерации не предоставляло заявителям такую степень защиты от злоупотреблений, на которую у них было право в силу верховенства права в демократическом обществе. В той степени, в которой блокировка была направлена на все онлайн-ресурсы, а не только на контент, изначально признанный запрещенным, вмешательство было лишено оснований, предусмотренных пунктом 2 статьи 10 Конвенции. Оно не преследовало правомерную цель и не было необходимо в демократическом обществе.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
По делу было допущено нарушение требований статьи 10 Конвенции (принято единогласно).
Европейский Суд также единогласно постановил, что по делу было допущено нарушение статьи 13 Конвенции во взаимосвязи со статьей 10 Конвенции, поскольку суды Российской Федерации не рассмотрели жалобу по существу и вопрос о том, были ли последствия блокировки сайтов заявителей необходимыми и соразмерными.
КОМПЕНСАЦИЯ
В порядке применения статьи 41 Конвенции. Европейский Суд присудил каждому из заявителей по 10 000 евро в качестве компенсации морального вреда.